ЛИВШИЦ БРОНЯ БОРИСОВНА
Зелёный, красивый городок Бердичев на Житомирщине. Здесь в конце 1926 года в еврейской семье Копыт, где уже подрастали дочь и сын, родилась младшенькая дочурка Броня. Родители были простые труженики. Отец работал на овощной базе, а мама воспитывала троих детей, хозяйничала дома, держала во дворе корову, домашнюю птицу. В доме говорили на идише, придерживались еврейских традиций, отмечали все праздники. Мама посещала синагогу. Молилась, плакала, рассказывая о страданиях евреев в прошлом. Броня с недоверием относилась ко всему этому: ну, как же в это можно верить, когда в подружках у неё не только еврейские девочки, но и соседки-украинки, и немки, жившие здесь издавна?! Старшие дети в семье закончили еврейскую школу. А в конце тридцатых годов эти школы были закрыты, и Броня уже училась в украинской школе, что впоследствии сослужило ей добрую службу. Девочке исполнилось 14 лет, когда началась война.
В то июньское утро ещё даже не объявили о начале войны, а Житомир и Бердичев уже подверглись жесточайшей бомбёжке. Старшая сестра, комсомолка, настаивала на эвакуации. А отец, вспоминая события 1-й мировой войны, был убеждён, что «культурная нация» – немцы – вреда евреям не приносили и не принесут. Сестра недалеко успела уехать: в дороге их разбомбили, и она вернулась домой…
« Я ушла к бабушке, она жила в другом районе. А там уже были немцы, оравшие нам: «Юден, капут!» А мы ведь хорошо знали немецкий, особенно моя старшая сестра Рахель, — вспоминает Броня ужасы первых дней. – Началась оккупация. Всех евреев согнали из центра города на окраины, где огородили колючей проволокой район гетто. Именно в этом районе находился дом бабушки. Всем евреям приказали нашить на рукав жёлтую звезду. Не было ни еды, ни питья. Никому нельзя было выходить за пределы гетто. Но я была живая, весёлая, боевая, и полицаи из охраны выпускали меня под вечер на рынок что-нибудь раздобыть из еды. Каждое утро выгоняли взрослых на работу, но назад никто из них не возвращался. Всем было понятно, что их уводили на смерть. Родители мои оставались в Загребелье. Когда стало известно, что за ними придут 15 сентября, я побежала домой… Ещё не было пяти утра, когда к нам ворвались немцы и полицаи. Они схватили старшую сестру и увели. Больше мы её никогда не видели. Брат и отец сбежали через чердак. Потом увели маму, а я спряталась в спальне. Но вскоре стали меня искать и нашли. Немец попытался схватить меня за грудь, а я влепила ему пощёчину. Он выволок меня на улицу и стал избивать. А я кричала ему, что я прислуга у евреев. Он спросил у соседа-поляка, когда к нему привели ещё двух несчастных, пытавшихся где-то спрятаться, кто из нас еврей, и тот, не моргнув, предал нас: все трое – жиды! И фашист забил их до смерти. Я после войны часто их вспоминала и молилась за них, считая себя виноватой перед ними… Хотя в чём?
И нас повели на расстрел. Я уже знала, что убиты мать и отец тоже, сестра… А рядом, у ворот соседнего дома стоят нарядные сёстры – фольксдойче. Я взмолилась к одной из них – подруге моей Рахели:
– Фрида! Забери меня!
– Ничего, ничего! Иди, будешь там с папой и мамой работать! – она улыбалась, хотя прекрасно знала, что родителей уже убили и меня ведут на смерть!..
А я не хотела умирать! Я была такая боевая девчонка и в районе маслозавода, вблизи нашего дома, выскользнула из толпы незаметно. Неподалёку моя подружка пасла коров, и я с нею была до обеда… Она привела меня к себе, а маме сказала, что я просто служила у евреев. Они меня накормили. Но тут появилась другая девчонка, из нашего двора, и привела с собой полицая:
– Ось ця жидiвка!
И полицай повёл меня опять уже к другой толпе евреев, а я по дороге взмолилась:
– Божечку! Такий свiт милий, такий свiт бiлий, а мене ведуть катувати! (казнть)
Полицейский был потрясён и, поверив, что я – украинка, отпустил…
Евреев согнали к аэродрому, подвели к натянутым электропроводам и включили ток… Убитых сбрасывали в заранее выкопанные ямы, но в земле многие ожили, пришлось их расстрелять из пулемётов…
Потом был ещё второй расстрел. Мне его тоже удалось избежать. Я не была похожа на еврейку, по-украински говорила свободно: я же училась в украинской школе!»
Райгородок… Оттуда родом её погибшие родители… И здесь её определили служанкой у портнихи-калужанки. Лёжа на печи рядом с полусумасшедшей, тоже прячущейся от смерти еврейкой, она слышала, как клиентам портнихи не терпится скорее завладеть имуществом расстрелянных евреев, не стыдясь, разобрать по домам даже их скот, птицу, яйца…
Оставаться долго на одном месте было опасно. Она служила у врачей, варила им яйца всмятку. Потом в Плодеевке, где помнили её дядю – начальника УШОСДОРа (Управления шоссейных дорог), сначала у одной, потом у другой хозяйки. Ей уже исполнилось 15 лет, и её взяли на работу в свинарник. Хрупкой, маленького роста девчушке приходилось таскать мешки по 60 килограммов! Один такой мешок упал ей на ногу и чуть не искалечил! В другой раз её едва не убили за то, что свинья опоросилась, когда она лечила ногу, а поросят в это время съели свиньи… Здесь же одна из работниц пыталась выдать её за своего горбатого сына… Она снова сбежала… И, наконец, попала к женщине, у которой служила уже до самого освобождения. За эти годы девочка многое повидала: познакомилась с семьёй кладовщика-поляка, который все эти годы спасал свою жену-еврейку: он бежал с нею из Польши сюда, где её не знают, лишь бы она выжила… Знала Броня и тех, кто своих близких – жену и детей – сдавал на смерть, только бы не тронули его… А предатель Шаров, вытаскивавший своих жертв даже из дымоходов! Этот палач получал и вознаграждение, и наслаждение от своих преступлений. Но после войны его осудили на 20 лет, а при попытке к бегству пристрелили. Это про таких сказано: «Собаке – собачья смерть!»
Бронечка вспоминает, как нелепо, обидно погибла большая группа долго спасавшихся в лесу евреев. Полицаи никак не могли их выследить. Наконец, несколько предателей переоделась в партизан, и один из них подошёл к женщине у колодца:
– Мы партизаны, — сказал он вполголоса, оглядываясь.– Не знаешь ли ты, где тут евреи прячутся, мы их заберём к себе, надо их спасать!
– Ой, как же мы вас долго ждём, родненькие!– «купилась» на хитрость глупенькая Ента. – Конечно, конечно, я вас проведу…
И своими руками привела смерть к своим родным и близким…
Прихода Красной Армии Бронечка дождалась в Самгородке Винницкой области и сразу помчалась в Бердичев. А там ничего похожего на прежний уютный и приветливый её городок! Везде разрушения, пепелища, и ни одного родного лица…
– Как это ты, еврейка, жива осталась? – вот и всё, чем её встретили в родном военкомате…
«И всё-таки, — говорит наша героиня, - постепенно городок стал заполняться возвращающимися из эвакуации земляками. Помните, как писал Шолом-Алейхем: евреи, как сорная трава, – сколько их ни выкашивай, они опять вырастают...»
Поселилась она на квартире у знакомой, вернувшейся из эвакуации. Работала в общепите, в воинской части бухгалтером. Вышла замуж, как и поклялась себе, – только за еврея! Нет, не был Абрам Лившиц красавцем, но умным, грамотным, уважаемым для всех в городе. А для Бронечки – прекрасным мужем и отцом трёх её дочерей. Жаль только, что уже шесть лет нет его рядом с ней в Израиле, куда они с мужем репатриировались в 1994 году… А доченьки хорошо устроены, и внуки, и правнуки.
И выглядит Броня Борисовна намного моложе своих лет, как и положено счастливой и красивой женщине, которая сама сумела своей судьбой распорядиться и никогда милостей от неё не ждала. Недаром она была боевой и бедовой девчонкой с детства!
Автор: Любовь Знаковская — член Союза писателей Израиля. Руководитель литобъединения «Волны Кинерета» (Тверия), главный редактор альманаха «Тивериада». Автор 9 книг стихов и прозы. увидевших свет в Крыму, Москве, Тель-Авиве, Иерусалиме и Хайфе. Родом из украинского полесского городка Олевска на Житомирщине, где закончила школу. Училась в Крымском пединституте на историко-филологическом факультете. Преподавала русскую словесность, историю и мировую художественную культуру. Репатриировалась из Симферополя в 1997 году. Живёт в Тверии.