Литературная гостиная "Струны души"

Ах, души моей нежные струны!       
Вам бы только всё петь и петь    
в час, когда серебристые луны    
в звёздном небе устали гореть. 
И. Костяковская
====================================================================
 
Сейчас, в наш компьютерный век, мы живем в виртуальном мире, общаемся в социальных сетях с людьми, живущими за тысячи километров. Общаемся, не выходя из собственной кухни.  Как говорил Марк Азов: «Благодаря Интернету, наша Земля стала размером с теннисный  шарик».
 
Мы забываем полить цветы,[cut] погулять с собакой, поговорить по душам с так незаметно выросшими детьми. И всё же, интернет, как способ познания и открытия  мира  вокруг тебя – прекрасен.
Вот так я открыла для себя замечательного поэта – Игоря (Ингвара) Донскова.  Его стихотворения – это целая жизненная философия. Их нельзя читать спокойно. Они задевают именно «струны души».
–   Игорь, расскажите, пожалуйста, о себе. Всё, что посчитаете нужным.
 
–   Пусть за меня скажут мои стихи. Во многих я не отделяю себя от своего лирического героя. А если сказать о стихах, то лучше А.Вертинского этого не скажет никто — ««Стихи должны быть интересные по содержанию, радостные по ощущению, умные и неожиданные в смысле оборотов речи, свежие в красках, и, кроме всего, они должны быть впору — каждому, т.е. каждый, примерив их на себя, должен быть уверен, что они написаны о нём и для него.»  Это, если хотите, и есть моё кредо. Отсюда и моя любовь к классике  и строгим, классическим формам. Возможности классической поэзии воистину неисчерпаемы, я уверен.
 
–   Я знаю, что Вы пишите с ранней юности. Потом был большой перерыв   в творчестве, но Вы всё-таки вернулись к поэзии. Что Вы почувствовали в тот момент, когда с таким большим перерывом пришли стихи?  Ведь нельзя это сдерживать в себе. Я знаю, как тяжело не писать, когда стих уже живет в тебе и просится на бумагу…
 
–   Что почувствовал? Почувствовал, что уже не могу — не… Прорвалась какая-то плотина — будто кто-то сказал — пора. Я ведь и бросил писать в юности, осознав, что уровень очень и очень низкий. С тех пор остался едва ли десяток стихов, за которые не стыдно. А теперь — я сформулировал бы так «потребность, перетекшая в привычку» Ну, разве что — форс-мажор какой-то…
 
–   Собираетесь ли Вы издать книгу? Или сделать электронную версию? Как бы Вы назвали сборник Ваших стихотворений? Очень хочется почитать не отдельные публикации, а полноценный сборник философской лирики.
 
–   Знаете, я видимо остаюсь наивным романтиком, поскольку продолжаю верить в чудеса. Поэтому жду предложений. Что же до электронной версии — да, в самое ближайшее время. А называться книжка будет «Ангел подворотни» Так называется одно из моих стихотворений, которое для меня является знаковым.
 
–   Я не знаю, удобно ли это спрашивать. Почему –   Ингвар? Что повлияло на выбор псевдонима?
 
–   Никакого секрета. Имя Игорь — это калька со скандинавского Ингвар. Игорь не имеет какого-то особого смысла, а Ингвар можно трактовать как «молодой воин». А поскольку внутри меня до сих пор живёт маленький мальчик — то пусть будет! Так что тут привязка не географическая, скорее смысловая.
 
–   Игорь! У Вас очень красивый слог. Кто из современных поэтов оказал влияние на Ваше творчество? Про классиков  я не спрашиваю – это  заметно  по стихам.
 
–   Читаю и современных, хотя и недостаточно… А повлиять… нет. Только классика. До тех вершин путь нелёгкий, но он стоит того. А среди классиков — серебряный век… и особняком, на своей, отдельной ступени — Н.Гумилёв.
 
 –  Спасибо, Игорь,  что стали гостем ГОСТИНОЙ. Надеюсь, что это только первая публикация на «Киеве еврейском» и за ней будут и другие. Успехов Вам в творчестве, вдохновения  и новых творческих удач!  
—

 
 
Кратко о себе:
Донсков Игорь Юрьевич (литературный псевдоним — Ингвар Донсков) Родился 15.02.1962 г. в г. Совгавань. Проживаю в г. Томске. Творчеством начал заниматься с 19-ти лет, посещал занятия ЛИТО «Томь» г. Томск, публиковался в местных газетах. Затем бросил сочинительство, посчитав уровень стихов недостаточно высоким. Вновь вернулся к творчеству в 2006 году. Публикации в болгарском журнале «Литературен свят», израильской газете «Великая эпоха», сетевом журнале «Подлинник».  В профессиональных писательских союзах не состою. 
                                                                                                                                                                                                                     (svinopas007@mail.ru)
                                                                                                          
Линия Мажино
 
Горизонт свернулся ковриком у ног
И звезда — на расстоянии руки…
Закурю. Налью. Присяду на порог.
Холодает чуть… но это — пустяки.
 
Собеседниками — призраки морей,
Да скитальцы из неведомой земли…
И пяток пушистых, плюшевых зверей,
Что в другое измеренье забрели.
 
Этой ночью мы (что там детектор лжи!)
Всё, как водится, расставим по местам.
А душонка, тварь распятая, дрожит…
Отступает и трещит по всем фронтам!
 
Не лукавлю… всё и так обнажено.
Вот и схлынул мутных мыслей хоровод…
А окопы глупых линий Мажино —
Только там, куда фонарик достаёт.
 
Я вернусь...
 
«Когда я вернусь, пусть будет шесть часов.
— Шесть вечера или шесть утра?
— Шесть дня.»
к/ф «Тот самый Мюнхаузен»
 
Пусть будет шесть часов… календаря.
А на дворе — любимая эпоха.
Тридцать второй листок шедевраля…
Такой расклад. По моему — неплохо…
 
Я намечтаю — и штормов, и гроз…
Корабликов просоленные снасти.
Указ издам — Не будет больше слёз!
Ну, разве что — от радости и счастья.
 
Я непременно в обиход верну
Забытые давно уже дуэли,
Чтобы в мою волшебную страну
Злодеи даже сунуться не смели!
 
Всё будет так! Пусть будет шесть часов.
Я возвращусь. Я сверился по датам.
Спущусь на лодке — с белых облаков
В волшебную страну, где жил когда-то…
 
Центр Вселенной

В излучине бойкой, торговой реки
Открою таверну вблизи переправы…
Чтоб вольные песни и вольные нравы…
Чтоб прямо к причалам крепились мостки.
 
Встречать — прибывающих с юга купцов,
Что водят в пустынях свои караваны…
Послушать паломников в тогах шафранных
И, прочих, пришедших пешком мудрецов.
 
Под вечер — заезжих актёров игрой
Сполна насладиться за кружкою пенной…
И думать о том, что здесь центр Вселенной —
На этой Земле и под этой Луной.
 
Маме
 
Приплывёт ли кораблик — эфирная, светлая грусть…
Вдоль по лунной дорожке колеблющейся амальгамы…
Поцелуй меня в лоб — я уже ничего не боюсь.
Поцелуй меня нежно — представлю, что ты моя мама.
 
Эмбрионовой позой — свернуться… и плакать навзрыд.
Ведь уже никогда не уткнуться в родные колени…
Ах, как слёзы горьки! Запоздалый, пылающий стыд…
А причиной всему — эти лунные блики и тени.
 
Никогда — наяву, под сияющей этой луной…
И лишь изредка — в снах, приплывающих прямо из детства…
Я брожу в этих снах — потерявший дорогу домой…
Нищий, проклятый принц, по навету лишённый наследства.
 
Продолжается жизнь… этот школьный, смешной экзерсис.
Вот бы переписать — взять у смерти вторую попытку…
Словно злой паучок — потихоньку спускается вниз
Бледный шарик луны, выпуская незримую нитку.
 
У Храма
 
Будут — другие… Но будет ли лучше, скажи?
Всё, что уходит — войдёт ли в стихи и легенды?
Хватит ли золота — выплатить бремя аренды?
И, не накроет ли пепел мои витражи?
 
Будет — инако… И всё по иному, поверь…
Нищенка плачет, присев на ступеньки у Храма…
Вот, на мгновенье почудилось, ты — моя мама…
Хлопнув, закрылась резная, богатая дверь.
 
Господи Боже, а нам испытанье за что?
Видно, за то, что никак не мешали раскладу…
Гамбурский счёт… и сдаётся, что всё-таки — надо…
Ветер холодный насквозь продувает пальто…
 
Тонкой соломинкой — дрожь сигареты в руке…
Выплюнуть боль… только боль никогда не сдаётся.
Ветер холодный над нищенкой старой смеётся…
Нужное слово горчит на моём языке…
 
Без шансов
 
Растёртые в пыль погребальные плиты.
Растёрты в прозрачность ладони и пальцы.
Просеяна вечность сквозь мелкое сито.
Что ищешь в руинах, беглец и скиталец?
 
Ты, может быть, ищешь забытое слово,
С которого всё начиналось когда-то?
Тебе захотелось — не так бестолково?
Тебе захотелось — не так виновато?
 
В песочных часах — не осталось песчинки.
Клепсидра разбита — осколки сияют.
На пальцах — растёртые в пудру крупинки…
Не там ты искал и… без шансов. Бывает…
 
Жемчуг

Моллюском на песчаном берегу
Валяюсь я… А шторм несётся дальше…
Я притворюсь. Вокруг так много фальши!
Пусть жемчуг не достанется врагу!
 
Захлопываю рот… Я притворюсь…
Я — плоский камень. Никому не нужен.
Я сер и очень грязен… И, к тому же —
Я вас до одурения боюсь!
 
Стук молотка — душа идёт с торгов!
А надо ль ей — никто не спросит даже.
Уж лучше сжечь — пусть станут чёрной сажей
Все жемчуга взлелеянных стихов.
 
Вы знаете, что значит — умирать?
Когда под панцирь нож… и панцирь взломан…
И пальцами в тебя… ещё живого…
Лишь для того, чтоб жемчуг отыскать.
 
По цепочке

Буковки — в слова. Слова — в цепочки.
От заглавной буквы и — до точки.
До границы белого листа…
Эта мысль понятна и проста.
 
Что же дальше? Лампа. Чашка чая.
За окном (я это точно знаю)
Город мой, исхоженный до дыр…
Дальше что? А дальше — целый мир!
 
Кольцо Времени
 
Гордый флаг испанского корвета…
Чопорной Британии фрегат…
Кажется, вот-вот вернётся это
Бриллиантом в несколько карат…
 
Золотом отобранной короны
Будет хвастать голый папуас…
У висящей на стене иконы
Заблестит слезой печальный глаз…
 
Будут петь на рынке трубадуры…
Будут воры по толпе шнырять…
Оживут музейные скульптуры…
Царь-Горох поедет воевать…
 
Будет всё… вот только — нас не будет…
Далеко — в созвездии Тельца —
Вновь распнут пророка злые люди…
И концы сомкнутся у кольца…
 
Предсказание
 
Вы по руке мне счастье нагадали,
Хоть вам мешал мой кружевной манжет…
Вы скорую женитьбу предсказали
И, с вензелем, гвардейский эполет…
 
И всё сбылось… Вот только непонятно,
Что под конец пророчили вы мне?
Что бормотали голосом невнятным —
Что я погибну скоро на войне?
 
Назавтра бой с противником-французом…
Двадцать второе… ночь… Бородино…
Не спит наш генерал, толстяк Кутузов…
Неужто, Боже, всё предрешено?
 
Оборона Рая

Мы рыли окоп — в облетающем райском саду…
В хрустальных беседках крепили защитные доты…
Защитой от танков — упавшую с неба звезду…
Защитой от демонов — ярый огонь пулемётов.
 
Так мы стерегли — наступавшую, злобную мглу…
Разведчики-ангелы бдили летящую свору…
Походный костёр догорал, превращаясь в золу…
И все понимали — начнётся сражение скоро.
 
Хоругви Христовы — защитою над головой…
Последний рубеж — перед жуткою, адовой бездной…
У дедов — Москва… а у нас — божий рай за спиной…
Ни шагу назад! А иначе… и жить бесполезно.
 
А ну, херувимы… сыграйте на трубах «Зарю»!
Пусть копья рассвета пронзают рогатое племя!
На случай чего… Дорогие, я всех вас люблю…
И… шашку из ножен…
              и ногу — в пегасово стремя…
 
 
Стихосны
 
А ночью к ней слетались стихосны…
Шуршали в складках шелковой портьеры.
В неверном свете колдовской луны
Порхали эльфы, феи и химеры.
 
И каждый прикоснуться норовил
К её губам — для перевоплощенья…
Мелькали тени от эфирных крыл
И вспыхивали радугой мгновенья…
 
Она спала. Ей снились стихосны…
Во сне её несли единороги
К высоким шпилям сказочной страны
И… не было конца у той дороги.
 
Новый виток

Как и прежде, с холопов — оброк…
Жизнь в столице — балы, карнавалы…
Подрастает в деревне пророк…
Это в будущем… лет ему мало…
 
Вновь — брожение праздных умов…
Только вместо бумажной газеты —
Отраженьем кипящих котлов —
Электронный простор интернета.
 
Это значит, что новый виток —
Потрясений, борьбы, революций…
Снова — мутный и красный поток
Обещаний — свободы на блюдце.
 
Знаем, плавали… Память жива.
Поцелуй гефсиманский — как другу…
Наливаются кровью слова…
Кони мчат, словно в цирке — по кругу…
 
Пароход
 
Мадам, какая честь! Снимаю шляпу…
Безумно счастлив видеть вас, мадам!
Вы с парохода сходите по трапу,
Перчаткою скользя по леерам.
 
И ваше платье — в цвет кипенно-белый
И, ваш ажурный, с кружевами зонт —
Я представлял в своих мечтаньях смелых,
До срока заглянув за горизонт!
 
Я представлял — вот траверс Трапезунда
Минует, вас несущий, пароход.
Как вечность длилась каждая секунда…
Я вас не видел (боже!) целый год!
 
Ваш секретарь отряхивает брюки,
Пересчитав привязанный багаж…
Мадам, позвольте предложить вам руку —
Помочь впорхнуть в семейный экипаж.
 
А что ваш муж? Ужели не встречает?
Храни нас бог от любопытных глаз!
Я буду осторожен, обещаю…
Такой конфуз случился прошлый раз!
 
Я был неосторожен, извините…
И был наказан вами поделом.
Надеюсь, вы по прежнему храните
Мою визитку с загнутым углом?
 
Облом на выдохе

Пора, пора переходить к поэмам!
Всё вяжется в красивые узлы…
Дразнящие, заманчивые темы
Ложатся на бумагу как тузы…
 
Душа поёт, вальсируя с Луною
Стихам даря и логику и ритм
И, наслаждаясь каждою строкою
Мне рукоплещет белый херувим!
 
Стихи пылают неземным пожаром!
Но…
     жизнь внезапно всаживает нож —
Приходит друг, разящий перегаром
И спрашивает — Денег не займёшь?..
 
Сосиска для Рыжика
 
В посёлке появился старый пёс…
Его прозвали (за окраску) Рыжик…
Быть может кто-то по пути завёз…
А может быть — болел… и чудом выжил…
 
Искривлена всерьёз собачья пасть —
След давнего и подлого удара…
Но рыжий мех — такая, видно, масть —
Горит огнём осеннего пожара.
 
Так и живёт… Не ест пока с руки…
И, не подходит — к пьяным и крикливым…
Даст Бог, оценит, что не все — враги…
А много ль надо — чтобы быть счастливым?
 
На поиски америк

Сторон, как ни крути — всего четыре.
Дорог — четыре… топай по любой.
Забрось в ливнёвку ключик от квартиры
И сядь в автобус — семьдесят шестой.
 
Что, нет такого? Да не в этом дело.
Такой маршрут сегодня — в небеса.
Ступай по облакам — кипенно-белым…
Включи погромче — птичьи голоса.
 
Согни в дугу дорожный указатель.
Оставь автограф на седой луне —
Здесь был проездом имярек, мечтатель.
По моему — достаточно вполне.
 
День задался. Из старой, блёклой кожи
Ты бабочкой рождаешься на свет.
Уже не тот… не просто так, прохожий…
А новый, удивительный Поэт.
 
Решись хоть раз… решиться очень важно.
И только так — через безумство снов —
В далёкий путь — корабликом бумажным
На поиски америки стихов.
 
Ошибка

Кто-то тихо постучался в двери…
Подхожу и двери открываю.
Там стоит (глазам своим не верю!)
Юность — сумасшедшая такая.
 
Ты! Моя давнишняя потеря…
Я тебя повсюду обыскался!
Молча юность проскользнула в двери
К сыновьям. Я, видно, обознался.
 
Хлебные крошки
 
У кого — на войне… У меня —
Дед Василий погиб под завалом.
Пять сирот — как руки пятерня…
Хлебной пайки на всех не хватало.
 
Та, что будет мне мамой потом —
Повзрослевший военный галчонок —
С неулыбчивым, сомкнутым ртом
Разносила беду похоронок.
 
А под вечер встречала фургон —
Опустевшую, хлебную будку.
И трясла — за поддоном поддон…
Загибаясь от боли в желудке.
 
Выскребала шершавый настил…
Высыпала добычу в ладошку…
И бежала домой — что есть сил,
Зажимая в кулак эти крошки.
 
Дома ждали голодные рты…
И хотя было крошек так мало,
Пересилив позыв тошноты,
Она поровну их раздавала.
 
Эту память в себе берегу…
Внучка мне подставляет ладошки…
Деда, птичкам… На белом снегу —
Драгоценные, хлебные крошки.
 
Белое озеро

Городское озеро. Летний кинозал.
Плёнка рвётся в интересном месте…
Шелуху от семечек ветер разметал.
Год какой? Не помню, хоть ты тресни!
 
Было — ныне сгинуло. Было и прошло.
Берега у озера покаты…
Зачерпнёт ли прошлое памяти весло?
Мы же, как всегда — не виноваты.
 
Белые беседки. Кружево листвы.
Выводком — нарядные киоски.
Только нет для памяти одолень-травы.
Где тот мальчик в новенькой матроске?
 
Городское озеро. Летний кинозал
Был когда-то… А теперь — аллея.
Что-то очень важное я не отыскал…
Руку протянуть бы… да не смею.
 
Дом
 
«East or West — home is best!»
«В гостях хорошо, а дома лучше!»
 
В дороге хорошо, а дома лучше!
Без разницы — закат или восход…
В дороге — ветер зол, и дождь колючий.
А дома — тёплый плед и ужин ждёт.
 
В дороге может всякое случиться —
Предательство и битое стекло…
А дома — лампа на столе лучится.
Уютно, тихо, сухо и тепло.
 
И, видимо, я к этому стремился —
Чтоб обрести свой крошечный мирок.
Я б точно дом ценить не научился —
Когда бы в мире не было дорог.
 
================================================================


 
Иосиф Бейн —  
член Союза русскоязычных писателей Израиля, лауреат литературной премии им. Голды Меир. Он родился в 1934 году в Риге и репатриировался в Израиль в 1969-м. Скончался в Хайфе, 16 сентября 2011года.  Его стихи и проза печатались в журналах «Русская мысль», «Грани», «Континент», а также в  антологии Константина Кузьминского «Голубая Лагуна». Он был близко знаком с Иосифом Бродским. Бейн являлся лауреатом международной литературной премии «Серебряный стрелец» в 2009 и 2010 годах, Лауреат премии имени Голды Меир.

«Моя фамилия Бейн. С иврита переводится, как „между“. Может быть, и по своей вине, а уж по беде точно, я чувствую себя внутренним эмигрантом, стоящим между русскими и евреями, между кладбищем моей покойной жены, Нины Истоминой, у которой лишь отец был евреем, и кладбищем моего отца, потомка раввинов, похороненного в Риге», — говорил он. 

По словам журналиста Александра Волка, редактора сайта HaifaInfo, Бейн прожил последние годы в бедности, он практически ослеп, и его стихи записывали за ним многочисленные поклонницы. «Он иногда приходил в чистой одежде, выстиранной или принесенной этими же поклонницами, чаще – в несвежей одёжке, с пятнами от пищи бесплатной столовой для нищих, где обедал… Пожилой, очень больной, практически слепой Гений с несносным характером», — так характеризует его А. Волк.

(Из материалов  «IzRus.co.il»)
 
Пророчество
 
Арику Шарону ...


Вижу бегущих по спящему городу гончих, 
В каждом стихе моем слышу ритмический сбой. 
С Газы начнем, и газовой камерой кончим, 
С Газы начнем, и кончим самими собой. 

Молитва пополам с грехом, 
Оборванная пулей фраза. 
Сначала с Газой Ерихон, 
А после- с Ерихоном Газа. 

Сначала Газа, а потом, 
После большого карнавала, 
Похожий на войну погром, 
Как прежде, некогда, бывало. 

Сначала камушек в висок, 
Торгаш на рынке фрукты режет,- 
И окровавлен весь песок 
На Тель-Авивском побережье. 

Весь мир божественно красив, 
Но дремлет лодка у причала. 
Сначала новый Тель-Авив, 
Или Кейсария сначала? 

По всем автобусам огонь, 
Ржавеет старой пушки дуло. 
Пробита детская ладонь, 
Сначала Лод, или Афула? 

Любой из нас теперь мишень, 
За рощей адская машина, 
Мелькнула террориста тень, 
Жизнь, на прощанье помаши нам. 

Скорей прохожего убей, 
Пусть каждый сдохнет, как собака, 
Лишь потому, что он еврей, 
Сначала Яффо, или Акко? 

Над спящей детворою мгла, 
И сабры спят, и полукровки. 
Сначала нож из-за угла, 
А после- взрыв на остановке. 

Напрасен филантропов труд, 
Проходят конвоиры мимо. 
Потом и Хайфу отберут, 
И древний храм Иерусалима, 

Святые осквернят места 
В какое-то чумное лето, 
Во имя щедрого Христа, 
Или скупого Магомета. 

И снова смерть, и снова стон, 
И тень знакомого спецназа. 
Сначала с Хайфой Ерихо, 
А после с Тель-Авивом Газа. 

Назло империи Кремля, 
Где только тюрьмы и параши, 
Вся иудейская земля 
Всегда была, и будет нашей. 

И чудом будут спасены, 
Во имя высшего закона, 
И эти Родины сыны, 
И эти дочери Сиона. 

Приходит горе на порог, 
Но веруют родные люди: 
Всегда спасающий нас Бог 
И в этот раз нас не забудет. 

За окнами террор и тьма, 
Опять грозят большой войною. 
Стране достаточно героев- 
Хватило б лидерам ума. 

Своей стране свои дома 
Мы строили, и будем строить. 
Мы будем жить на Ар-Хома, 
Наш третий Храм не за горою. 

И никогда не отдадим 
Чумазым ордам Арафата, 
Ни судьям их, ни адвокатам, 
Прекрасней, чем Москва иль Рим, 

Неразделим, неповторим, 
Воспетый в Библии когда-то, 
Наш золотой Иерусалим. 
Витают ангелы над ним, 

Над древним городом моим, 
Лежит клеймо на лбу распятом… 
Спаси евреев, Элохим, 
И все, что дорого и свято! 

2007г.

Тяжкий крест

Памяти Иосифа Бродского
 
 «Под новой радугой-дугой
 Свои сомнения отбросив,
 Нет, я не Бродский, я другой,
 Отвергнутый страной Иосиф». 
 Иосиф Бейн

…Поклонники около гроба…
Здесь надо заметить особо:
Мы были однажды вдвоем,
Картавые, рыжие оба,
Два пленника, грешника, сноба
Обрадовать батюшку чтобы,
Церковные песни поем.
Люблю неземные хоры я,
Хоть кажется мне каждый раз,
Безгрешная Дева Мария
Как будто не слушает нас.
И снова проклятье распятья,
И новой Голгофы погром,
Нетрезвая шутка некстати,
Соседом отобранный дом.
Мои православные братья
Меня называют жидом.
Все то же давнишнее гетто,
Где вся наша песенка спета,
Живем под конвоем беды,
И снова зима, или лето,
И полночь тоскою одета,
И даже Цветаева где – то 
Твердит: «Все поэты- жиды»!
Цветаевой строчка –наградой.
Талант обещали беречь,
Но слышится возле ограды
Страшнее любой канонады-
Команда, где стать или лечь.
Пародия вместо парада,
Игрою, не стоящей свеч,
Какого – то гада тирада
Прославленной «Памяти» речь:

«Зачем с лапсердаками знаться,
Когда, словно звезды сквозь мрак
Сияют крестившийся Надсон
И ставший своим Пастернак?!»
И около нового Храма,
Где славится древняя Русь,
Как новый псалтырь, Мандельштама
Читают стихи наизусть.
Плывут над рекою туманы,
Обещан тюрьмой карантин,
Славянский пейзаж Левитана
Прекраснее многих картин.
Здесь нищенки рады обновке,
И просят награду страны
Все выкресты, все полукровки,
Все смешанных браков сыны.
Нелепые догмы отбросив,
Живой или мертвый прости 
Библейское имя Иосиф
С достоинством надо нести.
Пройдя сквозь тюремные стены,
Сквозь парки Парижа и Вены,
Сносил за ударом удар,
Поэты — все певчие плена,
Но если сказать откровенно,
Быть может еврейские гены
Спасли твой божественный дар.
Еще до распада Союза,
Где только темницы окрест,
Ни музы тебе, ни мезузы, 
Один только каторжный крест,
Поставленный злыми руками
Над всей нашей жизнью, над всей,
Над полными горя веками,
Над райскою каторгой в ней.
Огромный из мрамора камень,
Где между крестом и веками
Есть надпись: «Крещеный еврей».
Над городом божьим знаменья,
Внезапная новость пути,
Убийцу священника Меня
Россия не хочет найти.
Не хочет найти иль не может,
Но там всем березкам расти
Прошу тебя Господи Боже,
Всех грешных поэтов прости!
Еще не видать катафалка,
Тетрадку в руках теребя,
Любым идеологам жалко
Почившего в бозе тебя.
В России все ясно и четко:
В часы или после суда
Поэтов живых – за решетку,
Того, кто скончался – сюда,
Где адская кухня и муки
Ждет всех стихотворцев подвал.
Ты Анне Ахматовой руки,
В тюрьму, уходя, целовал.
И клялся молитвой единой
Нести тяжкий крест до конца
Во имя небесного Сына
И крестного ради отца.
И в летние будни и в стужу,
Своей не переча судьбе,
Во имя казненного мужа
Несла передача тебе.
Библейские книги листая,
Гордился суровой судьбой,
Ахматовой «Белая стая»
Летит и зовет за собой.
Над смертными, раньше иль позже,
Свершится Божественный суд
Пусть венецианские дожи
От смерти тебя не спасут,
Но даже и в прахе, и в гриме,
Во имя Христа и во имя
Всех предков, мечты не тая,
Не путай свой город с другими,
Вернись со стихами своими,
Как ветер, на круги своя.
Сюда, где все братья и сестры,
Где солнцем полна голова,
Вернись на Васильевский остров
И прочие все острова.
Запомнит стихи твои город,
И белые ночи и снег,
Прекрасен Иосиф, который
Повязан Марией навек. 
 
11

Но годы проходят мимо,
Греми оркестровая медь!
Не видевший Иерусалима
Должен был умереть.

Господи, все, что имею,
Чему удивительно рад –
Премию Голды Меир –
Высшая из наград!
Слышу в базарном шуме,
Где каждый прохожий лжив –
Один Иосиф умер,
Другой Иосиф жив!
Трудной была дорога,
Жизнь улетела в трубу,
Оставивший нашего Бога
Обязан лежать в гробу.
Небо хоронит католика,
Мастера русского слова.
О мертвых хорошее только 
И ничего плохого.
В траурной рамке лик его…
Снова, снова и снова
Месса звучит в ушах,
Но от поэта великого,
И до поэта смешного
(От небесных октав до реквиема земного)
Только один шаг.
Дыханье каждой травинки
Тревожит уснувшего сны.
С тобой где-то рядом Стравинский,
Создатель «Священной весны».
Все было: и Темза, и Волга,
И белые ночи, и снег,
Венеция-это надолго,
Венеция-это навек.
А В Болдино – рыжая осень,
И золото листьев, и медь,
Увидеть Неаполь, Иосиф,
Увидеть и вдруг умереть…
Все время, зимою и летом,
И в бой уходя, и в забой,
И в гетто остаться Поэтом,
И в ссылке остаться собой.
Назначена дата дуэли,
Гремят все святые места, 
Зеленые, гордые ели
Совсем не стыдятся креста.
Подарены елкам игрушки,
Мне слышится голос вдали- 
Томимый разлукою Пушкин
Зовет Натали: «Утоли»!
И ты, оглянувшись во гневе, 
Читаешь стихи, чуть дыша,
И тянутся к солнцу деревья, 
И тянется к Богу душа.
И пеплом становится пламя,
И стих твой живет между нами,
Хоть нас и не будет, и нет.

Вместо эпилога

Поклонники все возле гроба
Здесь надо заметить особо,
Мы были однажды вдвоем,
Картавые, рыжие оба
Изгнанника, странника, сноба,
Обрадовать пастора чтобы
Старинные псалмы поем.
Тебя осуждают евреи,
Хоть совесть поэта чиста,
И нет ничего на земле тяжелее, 
Одетого нами креста. 
 1996г.

Чайка

 Моей жене Нине Истоминой,
 похороненной в Гефсимании

У седого моря много мыслей разных,
Я нашел и сразу перелил в слова.
Оттого, что море велико, как праздник,
Кружится у пьяной чайки голова.

Над морским безбрежьем ей не знать покоя,
Протрезвится птице просто не дано.
Ей не стать иною – что тому виною?
Может быть заката красное вино.

Может быть волны живительная влага,
Или облаков большие острова,
Или тучи лучше бурые, как брага
Или дождик звездный или синева.

Небом опьянила, как все это было,
Чайка, ты забыла, чья скажи вина?
В том, что пьяной кружишь, 
В том, что часто тужишь,
В том, что так тревожно, 
В том, что так пьяна.
 
Море, только море виновато в этом.
В море столько пены, жаль, что жизнь одна,
Так зачем все море и зимой и летом,
Опьяняя чайку, просит:- Пей до дна.

Чайка пьет, хмелея, моря нет милее.
Только морем чайка может дорожить. 
Чайка пьет, хмелеет, море не мелеет.
Дно пока достанешь – перестанешь жить.

Ей до дна бы выпить, песен всех не выпеть.
Ветер крылья треплет, ветер – ветерок.
Пусть у чайки этой песня не допета, 
Ночь, собрав все звезды, ей плетет венок.

И, как чайка, также опьянен Вселенной.
Никогда не стану слишком трезвый вновь.
Потому что пьяным море по колено,
Даже и такое море, как любовь.

 1975 г.
=================================================================
Памяти Иосифа Бейна 
  
Я Вас совсем не знала близко, 
не стану лгать, 
Вам – высоко, мне – слишком низко 
дано летать. 

О, гениальность Ваших строчек, 
размах, полёт, 
пусть у судьбы тяжелый почерк 
и в сердце — лёд.  

Она не знала, что творила.  
Простите ей,  
что пешек маленьких вводила 
в ранг королей. 

А Вы несли венец терновый 
как благодать, 
чтоб в каждой строчке, в каждом слове 
вновь умирать… 
  

15.09.13. 
Инна Костяковская 
================================================================  
 
Юзеф Бронфман писатель, живет в США,  автор романа «Моя бабушка из России»
 
Отрывок из романа:
 
 март, 1976 г.
 
Идёт XXV съезд КПСС. Ви­ден пре­зи­ди­ум, Л. И. Бреж­нев и дру­гие чле­ны По­лит­бю­ро. Де­ле­га­ты съез­да сто­ят и не­ис­то­во ап­ло­ди­ру­ют, при­вет­ст­вуя вы­сту­п­ле­ние тов. Бреж­не­ва. Бреж­нев го­во­рит о дос­ти­же­ни­ях со­вет­ско­го сель­ско­го хо­зяй­ст­ва, о ма­те­ри­аль­ном бла­го­по­лу­чии со­вет­ских лю­дей. Ря­дом с те­ле­ви­зо­ром –  кар­тон­ные цен­ни­ки, ко­то­рые обыч­но вы­став­ля­ют­ся в гас­тро­но­мах: «Вод­ка «Мо­с­ков­ская»  2 руб. 87 коп.», «Док­тор­ская» кол­ба­са 1 кг 2 руб. 80 коп.», «Сыр «Рос­сий­ский» 1 кг 3 руб. 60 коп.», «Ба­тон 23 коп.», «Ба­тон 28 коп.», «Бу­лоч­ка фран­цуз­ская 7 коп.». За сто­лом си­дит Лё­ня и ри­су­ет кис­точ­кой эти цен­ни­ки. На сто­ле ле­жит пач­ка «При­мы».
Это ра­бо­чее ме­сто Лё­ни, то ли ка­кой-то цех, то ли мас­тер­ская. Во­круг – раз­ные стан­ки, вер­стак, раз­бро­сан ин­ст­ру­мент, крас­ки в боль­ших бан­ках, тру­бы, дос­ки. На сте­нах ви­сят тра­фа­ре­ты Ле­ни­на, с ко­то­рых Лё­ня на празд­ни­ки ри­су­ет пла­ка­ты. Тра­фа­ре­ты раз­ных раз­ме­ров: и во весь рост, и толь­ко го­ло­вы – в ан­фас и в про­филь, они за­ля­па­ны крас­ка­ми раз­ных цве­тов. Сей­час он вни­ма­тель­но слу­ша­ет вы­сту­п­ле­ние Бреж­не­ва и про­дол­жа­ет ри­со­вать цен­ни­ки.
Ми­мо ок­на про­хо­дит Ан­тон. Лё­ня за­ме­тил это и ожи­вил­ся. Во­шёл Ан­тон, Лё­ня по­шёл ему на­встре­чу, и они по­здо­ро­ва­лись за ру­ку.
–         Как дела?
–         Луч­ше… Как го­во­рят в Одес­се, луч­ше не спра­ши­вай. Вка­лы­ваю по-чёр­но­му. Те­перь уго­во­ри­ли ещё на один гас­тро­ном, тре­тий по счё­ту. Вот ку­ча цен­ни­ков, и стен­ную га­зе­ту про­сят на­ри­со­вать к 8 Мар­та.
–         С ума сой­ти! – Ан­тон пе­ре­би­ра­ет цен­ни­ки. – Док­тор­ская, ка­пус­та, рис, лап­ша, киль­ка в то­ма­те…
–         Ме­ня уп­ро­сил ди­рек­тор с Ле­нин­град­ско­го шос­се, я не смог ему от­ка­зать. Во-пер­вых, мы у не­го ото­ва­ри­ва­ем­ся, а во-вто­рых, ты пред­став­ля­ешь, сколь­ко все­го я на­брал для ма­мы в Одес­су, ко­гда она уез­жа­ла по­сле Са­ши­ных про­во­дов? Она увез­ла с со­бой два че­мо­да­на туа­лет­ной бу­ма­ги. А сал­фет­ки, а кол­ба­су, а ик­ру!?
–         Тогда помалкивай…
Оба за­ку­ри­ли. Ан­тон ку­рил бол­гар­ские си­га­ре­ты, а Лё­ня – «Па­мир». Ан­тон попрощался и вышел. А Лё­ня решил позво­нить Фа­не.
–         Мож­но по­про­сить Фаи­ну Аб­ра­мов­ну к те­ле­фо­ну.
–         Од­ну ми­ну­точ­ку. – Слыш­но бы­ло, как очень гром­ко кто-то по­звал: – Фаи­на Аб­ра­мов­на! Вас к те­ле­фо­ну…
–         Ал­ло… – чув­ст­во­ва­лась, как Фа­ню сму­ти­ло это гром­кое «Фаи­на Аб­ра­мов­на!»
–         Ма­лень­кая, это я. Пред­ставь, я се­го­дня иду в рес­то­ран в «Рос­сию» и без те­бя.
–         И что это за кра­са­ви­ца, ко­то­рой так по­вез­ло?..
–         Пом­нишь, я те­бе го­во­рил об Ио­си­фе? Ко­то­рый из Одес­сы, он зам. на­чаль­ни­ка трам­вай­но-трол­лей­бус­но­го управ­ле­ния? Я и его сын бы­ли боль­ши­ми друзь­я­ми. Он тут с одес­ской де­ле­га­ци­ей XXV съез­да. Про­сит прий­ти. Лад­но? Ты не оби­дишь­ся? Я  по­ста­ра­юсь не за­дер­жи­вать­ся.
–         Не оби­жусь, толь­ко не на­пи­вай­ся.
–         Целую, пока.            
 
* * *
На­ча­ло мар­та. Пят­ни­ца. Мо­ск­ва ук­ра­ше­на пла­ка­та­ми. Се­го­дня за­вер­шил ра­бо­ту XXV съезд КПСС, че­рез три дня – День 8 Мар­та, празд­ник. Тру­же­ни­ки Мо­ск­вы, за­кон­чив ра­бо­чий день, то­ро­пят­ся до­мой. Пе­ре­пол­нен­ные трол­лей­бу­сы, за­би­тые людь­ми ос­та­нов­ки. Лё­ня че­рез Крас­ную пло­щадь, ми­мо ГУМа на­прав­ля­ет­ся в гос­ти­ни­цу «Рос­сия». Уже при под­хо­де к гос­ти­ни­це мож­но раз­ли­чить му­жи­ков «в штат­ском». Прой­ти внутрь Лё­ня не мо­жет, у вхо­да в гос­ти­ни­цу тре­бу­ют про­пус­ка.
–         По ка­ко­му по­во­ду? – крат­кий во­прос.
–         У ме­ня здесь друг ос­та­но­вил­ся, из одес­ской де­ле­га­ции, при­гла­сил к се­бе.
–         Но­мер ком­на­ты, фа­ми­лия дру­га и ваш пас­порт?
Лё­ня ви­дит, как кто-то дру­гой уже зво­нит по те­ле­фо­ну, про­ве­ря­ет.
–         Про­хо­ди­те в вес­ти­бюль и по­до­ж­ди­те, ваш друг спус­тит­ся за ва­ми.
Лё­ня за­ме­тил Ио­си­фа, по­ка­зал его де­жур­но­му и на­пра­вил­ся ему на­встре­чу. Они обнялись, поцеловались.
–         При­вет. Что ж ты рань­ше не по­зво­нил? При­шёл бы ко мне до­мой…
–         О чём ты го­во­ришь, Лё­ня! Я здесь, как на вой­не. Се­кун­ды сво­бод­ной нет. Тут вся одес­ская де­ле­га­ция во гла­ве с мэ­ром, а я при­став­лен к не­му. По­шли сей­час к мэ­ру в но­мер, там по­кру­тим­ся ми­нут пятнадцать, по­том я, ты и он идём в рес­то­ран, у мэ­ра там бу­дет очень от­вет­ст­вен­ный ужин – он при­гла­сил за­мес­ти­те­ля Дым­ши­ца. Ты знаешь, кто такой Дымшиц?
–         Знаю, за­мес­ти­тель пред­се­да­те­ля Со­ве­та Ми­ни­ст­ров СССР, един­ст­вен­ный ев­рей в пра­ви­тель­ст­ве.
–         Пра­виль­но, мо­ло­дец. Они се­го­дня бу­дут ре­шать очень важ­ные де­неж­ные во­про­сы для Одес­сы. Заместитель Дымшица распределяет деньги… а мэр хочет урвать побольше.
Они вы­шли из лиф­та и во­шли в но­мер мэ­ра. В номере бы­ло пол­но на­ро­ду, стоя­ли бу­тыл­ки с вод­кой, ви­ном, ка­кая-то за­кус­ка. Кто-то пил, кто-то рас­ска­зы­вал анек­дот, кто-то сто­ял в оче­ре­ди к мэ­ру, что­бы, поль­зу­ясь бла­го­при­ят­ным мо­мен­том, под­пи­сать важ­ные до­ку­мен­ты. Под­пи­сы­вая ка­кую-то бу­ма­гу, мэр очень важ­но по­смот­рел на всех и спро­сил:
–         Кто зна­ет, сколь­ко сто­ит эта руч­ка? – Все мол­ча­ли. – Толь­ко что ею я под­пи­сал один мил­ли­он!
Лё­ня, не бе­ри в го­ло­ву. Че­рез десять ми­нут я за­бе­ру мэ­ра, и мы пой­дём при­лич­но по­ужи­на­ем.
–         Йо­ся, я ни­че­го не по­ни­маю. Почему ты с мэ­ром, ты что, то­же де­ле­гат съез­да?
–         Су­ма­сшед­ший! Я – де­ле­гат съез­да? Им ещё это­го не хва­та­ло! Я корм­лю здесь мэ­ра. Я и вон тот, уг­рю­мый и мол­ча­ли­вый. Это зам. на­чаль­ни­ка Управ­ле­ния да­ча­ми и ку­рор­та­ми го­ро­да Одес­сы. Он и я обес­пе­чи­ва­ем здесь мэ­ра всем не­об­хо­ди­мым. Кро­ме то­го, мы с то­бой при­кры­ва­ем мэ­ра на этом очень от­вет­ст­вен­ном ужи­не, я ужин оп­ла­чи­ваю, по­том все вме­сте едем на Ки­ев­ский во­кзал, се­го­дня все уез­жа­ют об­рат­но до­мой, в Одес­су, а этот «стар­ший дач­ник» дол­жен обес­пе­чить хоть од­ну при­лич­ную дев­ку на во­кза­ле сре­ди про­во­жаю­щих. Те­перь ты по­нял, по­че­му я просил тебя прийти без Фани?
–         Нет, ничего не понял.
–         Вдруг мэр по­ду­ма­ет, что твоя же­на – это та, что при­го­то­ви­ли ему. По­нял? Он к то­му вре­ме­ни бу­дет пол­но­стью пьян и ему бу­дет всё рав­но.
Ио­сиф стал про­би­вать­ся к мэ­ру. Мэр всё ещё сто­ял, как Ку­ту­зов, в ок­ру­же­нии сво­их при­бли­жён­ных и по­учи­тель­но го­во­рил: – Это Мо­ск­ва! Сто­ли­ца, ё-моё! Се­го­дня зам. Дым­ши­ца бу­дет ре­шать во­прос бу­ду­ще­го Одес­сы: день­ги на пить­е­вую во­ду для го­ро­да и день­ги для очи­ст­ки сли­вов в мо­ре.
–         А ну на­лей чуть, – на «ты» об­ра­тил­ся мэр к пер­во­му по­пав­ше­му, стоя­ще­му ря­дом по­жи­ло­му де­ле­га­ту. Ему бы­ст­ро на­ли­ли, он вы­пил.
Ио­сиф умо­ляю­ще до­тро­нул­ся до лок­тя мэ­ра и ти­хо шеп­нул ему на ухо:
–         Од­на­ко нам по­ра, мы долж­ны не опо­здать…
Ио­сиф по­ма­лень­ку под­тал­ки­вал мэ­ра к вы­хо­ду, на хо­ду ки­вая Лё­не. На­ко­нец они ве­ли­ча­во во­шли в рес­то­ран, и их уса­ди­ли за сто­лик. Тут же под­бе­жа­ла мо­ло­день­кая шу­ст­рая офи­ци­ант­ка, и Ио­сиф сде­лал об­щий за­каз. Официантка побежала дальше, а Иосиф представил Лёню:
–         Это  Ле­о­нид, очень близ­кий друг мое­го сы­на, одес­ский ху­дож­ник, сей­час жи­вёт и ра­бо­та­ет в Мо­ск­ве.
–         Имя у те­бя хо­ро­шее, Ле­о­нид. Как у на­ше­го Ге­не­раль­но­го, Ле­о­нид Иль­ич. Ты тоже Ильич?
–         Ле­о­нид Мар­ко­вич. – Лё­ня окон­ча­тель­но сму­тил­ся.
–         Ни­че­го. Поч­ти Мар­ксо­вич. То­же хо­ро­шо, – не уни­мал­ся мэр, до­воль­ный свои­ми шут­ка­ми. – Ес­ли бу­дешь в Одес­се и ес­ли хо­ро­шо ри­су­ешь, зай­ди ко мне, я дам те­бе за­каз.
Лё­ня и Ио­сиф пе­ре­гля­ну­лись, не зная как от­реа­ги­ро­вать. Но в это вре­мя офи­ци­ант­ка лов­ко ста­ла на­кры­вать на стол.
–         Как те­бя зо­вут? – опять на «ты», не пред­став­ляя как по-дру­го­му, мэр спро­сил офи­ци­ант­ку. В его ма­не­ре, в его го­ло­се поя­ви­лась иг­ри­вость, буд­то об­ра­ща­ет­ся он к ней, как га­лант­ный мо­ло­дой ка­ва­лер к де­вуш­ке.
–         Ма­ри­на, – скром­но от­ве­ти­ла офи­ци­ант­ка. Она дав­но ра­зо­бра­лась, с кем име­ет де­ло, – уже боль­ше ме­ся­ца они здесь сби­лись с ног, об­слу­жи­вая де­ле­га­тов съез­да, вы­со­ко­мер­ных и жад­ных на чае­вые.
–         Ма­ри­на, сей­час за этим сто­лом бу­дет очень важ­ный че­ло­век си­деть, так что сде­лай всё как на­до, по боль­шо­му счё­ту…
Вдруг мэр вско­чил и со сча­ст­ли­вой улыб­кой, при­вет­ст­вен­ны­ми жес­та­ми стал за­зы­вать муж­чи­ну, ко­то­рый поя­вил­ся в за­ле. Муж­чи­на, за­ме­тив мэ­ра, на­пра­вил­ся к их сто­ли­ку. Он был вы­ше сред­не­го рос­та, с ин­тел­ли­гент­ным ли­цом, в им­порт­ном кос­тю­ме, не­мно­го важ­ный, но, в общем-то, скром­ный и от­кры­тый.
–         Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич, до­б­рый ве­чер! Как я рад, что вы при­шли. – Ока­зы­ва­ет­ся, мэр всё-та­ки знал, что су­ще­ст­ву­ет об­ра­ще­ние на «вы». – При­са­жи­вай­тесь.
За­мес­ти­тель Дым­ши­ца по­здо­ро­вал­ся со все­ми за ру­ку, ото­дви­нул стул и сел.
–         Мы толь­ко что от Ле­о­ни­да Иль­и­ча, го­то­ви­ли свод­ку на зав­тра. Я ещё и до­ма не был. Тем более не ел…
Мэр раз­лил вод­ку. Те­перь для Лё­ни на­сту­пил мо­мент, ко­гда он, внут­рен­не под­смеи­ваясь над со­бой, по­чув­ст­во­вал, что та­кое го­су­дар­ст­вен­ный уро­вень. Мэр встал и тор­же­ст­вен­ным го­ло­сом об­ра­тил­ся к вы­со­ко­му гос­тю:
–         Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич! – В этом мес­те Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич то­же встал, тут же под­ня­лись и Ио­сиф, и Лё­ня. Мэр го­во­рил, и все чет­ве­ро стоя­ли. – Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич! Не та­ясь, ска­жу при сви­де­те­лях, как одес­ское на­се­ле­ние бу­дет все­гда бла­го­дар­но вам за не­оце­ни­мую по­мощь слав­но­му го­ро­ду-ге­рою. Мы зна­ем, что вы, до­ро­гой Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич, за­ня­ты от­вет­ст­вен­ной го­су­дар­ст­вен­ной ра­бо­той и всё-та­ки на­шли вре­мя и уде­ли­ли столь­ко вни­ма­ния одес­ским тру­же­ни­кам. Я как мэр от име­ни пар­тий­но­го и со­вет­ско­го ру­ко­во­дства го­ро­да и от име­ни всех одес­си­тов при­гла­шаю вас в гос­ти в наш ку­рорт­ный сол­неч­ный го­род. И в знак при­зна­ния ва­ших за­слуг пе­ред  Одес­сой я с удо­воль­ст­ви­ем вру­чаю вам на­веч­но ключ от го­ро­да и сви­де­тель­ст­во о при­свое­нии вам зва­ния По­чёт­но­го одес­си­та.
Мэр дос­тал из кар­ма­на пид­жа­ка ла­ки­ро­ван­ную де­ре­вян­ную шка­тул­ку, от­крыл её, и все уви­де­ли кра­си­вый боль­шой ключ и сви­де­тель­ст­во. Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич, не ожи­дая та­ко­го на­по­ра, зар­дел­ся и очень серь­ёз­но при­нял  по­да­рок.
–         Благодарю вас, благодарю вас.
Ио­сиф и Лё­ня ста­ли хло­пать.
–         Те­перь, имея ключ от го­ро­да, до­ро­гой Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич, вы са­ми мо­же­те вы­би­рать вре­мя для по­се­ще­ния. Да­вай­те вы­пьем за это!
Все вы­пи­ли и ста­ли за­ку­сы­вать. Офи­ци­ант­ка по­яв­ля­лась не­сколь­ко раз, ожи­дая рас­по­ря­же­ний. Мэ­ру это очень нра­ви­лось. На­ли­ли по вто­рой. Те­перь встал Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич. Все опять под­ня­лись, прав­да, Лё­ня не­мно­го опо­здал, так как не знал «пра­ви­тель­ст­вен­но­го» ри­туа­ла.
–         Я очень рас­тро­ган ва­шим вни­ма­ни­ем. Ведь вы пред­став­ляе­те  за­ме­ча­тель­ный мор­ской го­род, го­род-ге­рой Одес­су. Мы зна­ем, как вы на по­сту мэ­ра день и ночь тру­ди­тесь, что­бы сде­лать жизнь слав­ных одес­си­тов ещё бо­лее сча­ст­ли­вой. На­ша пар­тия, на­ше ру­ко­во­дство не со­мне­ва­ют­ся, что тру­же­ни­ки Одес­сы, её слав­ные мо­ря­ки, бо­роз­дя­щие мо­ря и океа­ны все­го ми­ра, под ва­шим ру­ко­во­дством с че­стью вы­пол­нят взя­тые на се­бя со­циа­ли­сти­че­ские обя­за­тель­ст­ва. Мы с удовольствием побываем у вас в гостях.
Он об­нял мэ­ра, и они опять вы­пи­ли. Лё­ня си­дел, не встав­ляя в раз­го­вор ни сло­ва, бо­ясь на­ру­шить эту вы­со­ко­го­су­дар­ст­вен­ную идил­лию. Ко­гда Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич, по­про­щав­шись, ушёл, ста­ло не­мно­го сво­бод­ней. Они вы­пи­ли ещё по од­ной. Мэр был в очень хорошем настроении:
–         Он се­го­дня под­пи­сал нам та­кую сум­му, что да­же про­из­не­сти нель­зя!!! Разумеется, недаром. Мы тоже в долгу не остаёмся.
 Ко­гда офи­ци­ант­ка ста­ла при­но­сить ко­фе и пи­рож­ные, мэр всё своё вни­ма­ние со­сре­до­то­чил на ней.
–         Ма­ри­на, зна­ешь, ко­го ты толь­ко что об­слу­жи­ва­ла?!
–         На­вер­ное, зна­ме­ни­тый ар­тист! – по­ды­гра­ла ему опыт­ная Ма­ри­на.
–         Ха! Са­ма ты ар­ти­ст­ка! Это был, – из­ряд­но за­хме­лев­ший мэр под­нял ука­за­тель­ный па­лец, – за­мес­ти­тель пред­се­да­те­ля Гос­пла­на СССР. – Он ух­ва­тил Ма­ри­ну за ру­ку, по­том за та­лию и уса­дил ря­дом. – Са­дись, те­перь твоя оче­редь. Мы те­бя на­гра­дим, ты за­слу­жи­ла, ведь ты сво­им об­слу­жи­ва­ни­ем по­мог­ла одес­си­там! – Он рас­хо­дил­ся всё боль­ше. – Ты слы­ша­ла что-ни­будь о юби­лей­ной ме­да­ли «Три­дцать лет По­бе­ды в Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной вой­не 1941-1945 гг.»?
Ма­ри­на по­пы­та­лась встать, Ио­сиф за­бес­по­ко­ил­ся, а Лё­ня по­нял: на­чи­на­ет­ся вы­ход цир­ко­во­го кло­уна на аре­ну.
–         Не дёр­гай­ся, Ма­ри­на, ты ни­че­го не зна­ешь об этой ме­да­ли. Её ут­вер­дил Пре­зи­ди­ум Вер­хов­но­го Со­ве­та СССР чуть боль­ше ме­ся­ца на­зад. Не ве­ришь? Вот Ио­сиф Вис­са­рио­но­вич мо­жет под­твер­дить, – мэр ткнул паль­цем в сто­ро­ну Ио­си­фа, – он всё зна­ет, не го­ло­ва, а ис­то­ри­че­ский му­зей! А ко­го ею на­гра­ж­да­ют? Не от­ве­чай, Ма­ри­на, я те­бе ска­жу. Ею на­гра­ж­да­ют­ся «все во­ен­но­слу­жа­щие и ли­ца воль­но­на­ём­но­го со­ста­ва, при­ни­мав­шие в ря­дах Воо­ру­жен­ных Сил Сою­за ССР уча­стие в бое­вых дей­ст­ви­ях на фрон­тах Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной вой­ны»…
–         Так я же то­гда ещё не ро­ди­лась, мил че­ло­век…
–         Знаю, по те­бе ви­жу, но ты се­го­дня бы­ла воль­но­на­ём­ной и свои­ми бое­вы­ми дей­ст­вия­ми по­мог­ла го­ро­ду-ге­рою Одес­се одер­жать фи­нан­со­вую по­бе­ду! Как твоё от­че­ст­во и фа­ми­лия, бое­вая под­ру­га?
–         Ма­рия Ни­ко­ла­ев­на Ти­мо­фее­ва…- заи­ка­ясь, от­ве­ти­ла офи­ци­ант­ка. Она ог­ля­ды­ва­лась, бо­ясь, что кто-то из её кол­лег за­ме­тит про­ис­хо­дя­щее.
Лё­ня си­дел не ше­лох­нув­шись, а Ио­сиф – с без­раз­лич­ным ли­цом, ви­ди­мо, уже при­вык­нув к вы­ход­кам под­вы­пив­ше­го мэ­ра. А мэр, про­дол­жая иг­рать роль бо­га­то­го уха­жё­ра, под­пи­сы­вал до­ку­мен­ты на юби­лей­ную ме­даль мо­с­ков­ской офи­ци­ант­ке. Ма­ри­на стоя­ла крас­ная, по­лу­чая ко­ро­боч­ку с ме­да­лью и до­ку­мен­та­ми.
 
* * *
–         На ули­це у гос­ти­ни­цы стоя­ла ве­ре­ни­ца ма­шин, ожи­дая мэ­ра. Де­ле­га­ты,  от­вет­ст­вен­ные ли­ца, шо­фе­ра. На­ко­нец поя­вил­ся мэр в со­про­во­ж­де­нии Ио­си­фа и Лё­ни.
Ве­ре­ни­ца ма­шин с под­вы­пив­ши­ми де­ле­га­та­ми XXV съез­да КПСС  с шу­мом уда­ля­лась от Крас­ной пло­ща­ди. 
 
=================================================================
 
Аркадий Крумер член Союза писателей Израиля.  Живёт в г. Явне.  Автор книг: «Изя Кац и другие русские. Смешные хроники прошлого века», « Нескучная книжка на вырост».          
За книгу «Майсы с пейсами» стал Лауреатом Премии им. Ильи Ильфа и Евг. Петрова, учрежденной Союзом писателей Израиля.  
  
                  САГИ ПРО РАБИНОВИЧА. СОВСЕМ ЗАПУЩЕННЫЙ ВАРИАНТ!
 
Как-то раз Рабинович оказался без Люси в санатории «Темный лес». Контингент был так себе, даже если крепко выпить. Все ходили и ждали вечер. Первый вечер по традиции был «Вечер знакомств». Вначале был концерт, но лучше бы его не было. На сцене был юморист, который бодро рассказывал анекдоты с прицелом намного ниже пояса! Потом начались танцы. Все присматривались друг к другу и еще стеснялись. К Рабиновичу сразу присмотрелась роскошная блондинка примерно пятьдесят шестого размера. Но Рабинович роскошь не любил, ему больше нравилась скромность. Когда Роскошная пригласила его на танец, он шел за ней, как обреченный на публичную казнь.
— Вы очень мил!- сказала Роскошная и потрепала его за ухо.
Потом она прижала к себе Рабиновича и жарко дышала ему в ухо.
И тогда Рабинович понял, что мирным путем ему не выбраться. И он решил пойти на крайние меры. Конечно, можно было придумать, что у тебя импотенция, но чего ты тогда тащился на «Вечер знакомств» и вообще ехал в санаторий? И поэтому он сказал:
— Простите!.. Но дело в том, что у меня… как бы это вам сказать… другая ориентация! Полностью!
Роскошная ослабила страсть и с уважением посмотрела на Рабиновича. А Рабинович поклонился два раза и пошел к стенке, виляя задом.
Назавтра на процедурах, когда Рабинович лежал в радоновой ванне, к нему подошел Главврач. В ухе у него была сережка с камушком, а ноготок на мизинце был изумительного бирюзового цвета.
— Вот, пришел с Вами поближе познакомиться!- сказал Главврач плавным голосом.- Я о вас слышал много хорошего!..
— Спасибо, доктор!- сказал Рабинович и прикрылся мочалкой.- Вот, хотел с Вами поговорить. У Вас в санатории импотенцию лечат? А-то я, знаете, совсем запущенный вариант!..
 
А.К.
 
 

                      САГИ ПРО РАБИНОВИЧА. РУБАХА-ПАРЕНЬ
 
В трамвае девушка улыбнулась Рабиновиву. Он прямо, воспрял!
Ей было лет двадцать, не больше. Такие ему уже лет десять не улыбались! Хотя бальзаковского возраста улыбались, ого-го!..
А эта прямо не сводила с Рабиновича глаз. Видно, втюрилась по уши! А что, бывает! Про любовь многое известно! А Рабинович еще был хоть куда! Правда, лысина была – шапкой не прикроешь! Но, зато глаза умные, вдумчивые!
— Конечно, она запала на мой интеллект, которого не скроешь!- подумал Рабинович и сделал глаза еще умнее.
Девушка еще раз улыбнулась и собралась выходить.
— Выйду тоже!- подумал Рабинович, хотя ему еще остановок десять было ехать.
На улице Рабинович сам решил заговорить с девушкой.
-Меня зовут Рабинович!- сказал он и улыбнулся.- В смысле, Лев… Лев Иосифович! Трудный работник науки… Вернее, работник научного труда!
— А у Вас рубашка надета шиворот навыворот!- сказала девушка и засмеялась.
А потом села в другой трамвай и уехала.
А Рабинович пошел пешком, потому что ждать свой номер было бессмысленно. Трамваи плохо ходили, в час по чайной ложке!
А по дороге, когда чуть стемнело, он под деревом спрятался и перевернул рубашку, как надо.
— Слава Богу, что я вышел за девушкой! Вот пришел бы так домой, Люся бы меня просто убила, без суда и следствия!- подумал Рабинович и прибавил шаг.
А где именно он умудрился надеть рубашку шиворот навыворот, у Веры или у Кати, он так и не вспомнил!
 
А.К
 
=================================================================
Ведущая:   
Инна Костяковская — поэт, член Союза писателей Израиля.    
Ведёт свой  поэтический блог   на медиа-портале «Киев еврейский».   
Адрес литгостиной     innaroz9@mail.ru,      
Приглашаем поэтов, бардов, литераторов,        
принять участие в проекте.   
    
(дизайнер — Анат Ор Лев, Израиль)