Ефим Авруцкий
Когда
бессонная ночь
Тихо
к рассвету клонится,
И сон
сумел превозмочь
Мутную заводь
бессонницы -
Из Бабьего Яра
под Киевом,
Из рва
под Кировоградом,
Из тысяч
еврейских могильников
От Черного Моря
до Балтики
Того
сорок первого ада,
Той зверской
фашистской практики,
Из груды земли
и камней,
Той страшной трагедии
вестники
Молча
приходят ко мне
Мои сестрички
и братики,
Мои
пятилетние сверстники.
* * *
Мои
пятилетние сверстники –
Мальчишки
в коротких штанишках,
Войну вы познали
по книжкам,
Из них
свои игры черпали вы —
Буденные
и чапаевы;
Сражались вы
храбро и ловко
В дворах
с бельем на веревках.
С каким
вдохновенным настроем
О будущем
мечтали вы
Быть непременно
героем:
Челюскинцем
или Чапаевым!
Но кончилось
ваше детство
С ужасным
«мессеров» воем
Над вашею
головою,
И некуда было
деться
Ни старикам,
ни младенцам,
Ни женщинам,
ни инвалидам,
Рожденным
с Звездой Давида!
Мои
пятилетние сверстники,
Пред вами
зияло «будущее»
Кровавым
стонущим
месивом,
Страшную сказку
путающее
С явью
совсем неизвестною…
И ваши
Еврейские Мамы
У самого края
бездны той
С сознаньем
безумием треснутым
Вас
прижимали руками
К своей,
вас вскормившей, груди,
Пытаясь
в последний самый
Миг
вас от смерти спасти.
И с ужасом
безысходности,
Страхом за вас
объяты,
Падали
в бездну пропасти
Не разжимая
объятий.
И под собой
вас пряча,
Уже
в бездыханном теле
Кровью своей
горячей
Вас на прощанье
грели.
И вы
в безысходном отчаянии,
В безжизненных тел
глубинах,
В том
кричащем молчании
Своим
последним дыханием
Пытались согреть
на прощание
Мамочек ваших
любимых.
*
Мои
пятилетние сверстницы,
Сестрички
в платьицах ситцевых,
В косички
вплетенные бантики,
Игры в куклы
и фантики…
С визгом
любили носиться вы
И по дворам
и по улицам
На горе
соседским курицам,
И щебетали,
как галки,
Прыгая
через скакалки;
Мелом вы
все дорожки
И тротуары
красили,
И прыгали
на одной ножке,
Задорно играя
в классики.
Росли вы в тепле
и в ласке
С верой
в светлое будущее,
И мамы
без всякой опаски
Читали вам
добрые сказки
С любовью
на сон грядущий.
И сны ваши
легкими крыльцами
Влетали бесшумно
в окно к вам,
И благородные
рыцари
С великолепными
принцами,
Русланами
и Роланами,
Ночами
и утрами ранними
Спасали вас
снова и снова.
Но кончились
сны ваши добрые,
И хмурое утро
ранее
С восходом —
кровавою раною
Ужасной
коварной коброю
Вползало
в ваше сознание,
И день,
что темнее ночи,
Вам
злую судьбу пророчил…
Чтоб обмануть
природу –
Улучшить
свою породу,
Эсэсовские
эскулапы
Всю вашу кровь
до капли
Изъяли,
чтоб быть поближе
К божьему
изголовью,
Они хотели
разжижить
Свою
кровавую жижу
Вашей
священной
кровью.
И души ваши
невинные
Над тельцами вашими
хрупкими
Беленькими
голубками
Вспорхнули
в небо синее.
О Боже!
тебе ли
не пели мы,
И все наши предки,
молитвы!
С теми
голубками белыми
В дни той
кровавой битвы
Ты не встречался
на небе?
Или на небе
ты не был —
В те страшные годы,
давно
Быть тебе
было дано
У фрицев
на бляхах штанов!
Так не обессудь же,
Отче –
Я верю в тебя
не очень!
Когда грохот боя
умолк
В восставшем
Варшавском Гетто
И сквозь
удушливый смог
На землю
пробиться смог
Трепещущий
луч рассвета,
Клубы огня
разверзлись,
И из
горящих руин
Последний
защитник Гетто,
Не по годам
повзрослевший,
Мальчик седой,
Рувим,
Мой
пятилетний сверстник,
Превозмогая
боль,
Вышел,
подняв над собой,
Найденный им
вчера еще,
Гвоздь,
будто меч карающий.
Под гогот
фашистских гангстеров
Вышел
под пули «шмайсеров»…
*
Мои
пятилетние сверстники,
Падчерицы
и пасынки
Антисемитской
Европы!
Вам выпали муки
зверств лихих
Самой
ужасной
пробы.
В будни
и даже в праздники
Из самого страшного
пекла,
Из концлагерей,
которые
Еще не познала
история,
Вы вырывались
пеплом
Из труб
печей крематориев.
И медленно
оседали
На города
и дали,
Будто
в прискорбном плаче,
Черным снегом
горячим!
Пепел ваш
ни весною
Ливни – дожди
не смоют,
Летним
засушливым зноем
Его не развеет
ветер,
И нет никого
на свете
Кто за это
в ответе,
Кто кровью
ваш пепел смоет!
Но при любой
погоде,
Отпустив усы
или пейсы,
Вот уже
многие годы
По этому пеплу
ходят
Беспечные
европейцы.
Я на впечатления
падкий:
Я с совестью
в страшной схватке,
Никуда от нее
не деться –
Пепел тот
жжет мне пятки,
«Пепел стучит
в моем сердце!»
*
Когда
бессонная ночь
Тихо
к рассвету клонится,
И сон
сумел превозмочь
Мутную заводь
бессонницы,
Мои
пятилетние сверстники —
Мои сестрички
и братики
Приходят ко мне,
как вестники
Той страшной
фашистской практики.
Сердечный спазм
меня душит
От нашего общего
горя,
(Дожить бы
до помощи скорой!)
Их взгляды
строгим укором
Рвут
мою грешную душу!
Мои
пятилетние сверстники!
В чем я виноват
перед вами?
В том,
что те годы зверские
Судьбу мою
не прервали,
В том,
что полями и рвами
Со мной удалось
моей маме
Уйти
от смертельного ада
Горящего
Кировограда…
В самом начале
похода
На нас
началась охота.
Мама
собой закрыла
Меня
в придорожной канаве,
В испуге
смотрел я нАверх:
С крестами черными
крылья
С бреющего
полета…
Мелькнуло
лицо пилота
В зверином,
арийском оскале,
И пули
меня искали,
Одна
у самого уха,
Разбрызгав песок
и гальку,
Будто
в предсмертных муках,
Взвизгнула злобно,
глухо
С яростью
ошалелой,
Будто бы
сожалела
О том,
что зря пропала –
В меня
не попала…
*
В мне неизвестные
дали
От дома тогда
уходили мы
Дорогами
сердцу не милыми,
На ножках моих
сандалии
Стали
пудовыми гирями.
Мама,
оставив узел
С самым
нам нужным грузом,
Когда я не мог идти
сам никак,
Меня
остальную дистанцию
Несла на руках
до станции
С гордым названием –
Знаменка.
Какой же была
наша радость,
Каким же был
наш восторг,
Когда мы
в «теплушку» вобрались,
Везущую нас
на Восток.
В пути
нас «мессеры» мучили —
Носились над нами
тучами,
И за днепровскими
кручами
Мама
в крике
и в плаче
Из смертельного
плена,
Из сонма крови
и огня
Вытаскивала
меня
Из нашей
«теплушки» горящей,
Как из печи
полено.
В пути
«нас не ждал обед»,
Познали мы
много бед –
И холод,
и голод,
и кровь,
Но «хлебный город» —
Ташкент
Дал нам и хлеб,
и кров.
Мой
уютный мирок
До боли
был мне знаком,
Меня
безгранично радовал –
Прямо
у маминых ног,
Под ее верстаком,
В кучке
стабилизаторов…
Тот мир,
что был мне так мил,
Был цехом
для сборки мин.
*
В сорок втором
году
Прислали нам с фронта
беду…
Когда я сгорал
от тифа,
Мама
в белом халате,
Присев
на мой край кровати,
В стерильной
больничной палате
Рыдала сдержанно,
тихо
В руках
с бумажкой тонкой –
Папиной
похоронкой.
*
Я выжил,
и в Жизнь я вышел,
И прожил ее
как надо:
Не метил
в чужое стадо,
Ни к холуям
партейным,
Ни к альфонсам
бардельным,
Ни к стукачам
гебистским
Не подходил
и близко;
Жил я всегда
без оглядки,
И партийным
тупицам
Резал,
как говорится,
Голую
правду – матку,
Невзирая
на лица!
В «беседах»
на эти темы
С гэбэ
я имел проблемы…
Я не смотрел
на «прогноз»,
Не поворачивал
нос
Туда –
куда «ветер дует»,
Гордо
сквозь жизнь пронес
Тяжкий свой
МОГЕН ДУВИД!
Но есть у меня
порок,
За что осудить меня
можно,
За что осудить меня
стоило –
Мой жизненный путь
пролег
Через страну,
что в прошлом
Была
тем фашистским стойлом…
Но чтоб обрубить
концы
Фрицам тем
ошалелым,
Наши
родные Отцы –
С язвой фашизма
борцы
Жизни свои
не жалели!
У немцев мозги
и сердца,
Как из
зловонной скважины,
Гебельсом
были загажены
Злыми речами
вражьими
До самого
до конца.
Хотят
или не хотят —
Не задавая
вопросов,
Их,
как слепых котят,
Ткнули
разбитым носом
В миску
с молочной кашей,
Отцы — победители
наши!
Те,
кто, пройдя путь длинный,
В боях дошел
до Берлина!
Этот путь
был тяжел…
Мой отец
не дошел
До победного
сорок пятого,
Он собой
путь Победы прокладывал!
И под Харьковом
был сражен
В мае сорок второго
проклятого.
Но я верю,
что он не устал
В том пути
кровавом и длинном,
Он взошел
на крутой пьедестал
В Трептов – Парке
над павшим Берлином
В сорок пятом
победном году,
Отведя от Европы
беду,
Разгромив фашизм
до конца,
Спас
немецкую девочку ту
От фашиста –
ее отца!
Я сегодня уверен
точно
В том,
что современная Deutschland
Из фашистской
арийской братии,
Залечив
кровавые раны,
Стала равной сейчас
среди равных
Стран
Европейской
Демократии,
Основная заслуга
живых
и павших
Отцов – победителей
наших!
*
Мои
пятилетние сверстники,
Мои сестрички
и братики!
Звучат сейчас речи
и песенки
О мире
и демократии…
Сказано
много слов уже,
Но сколько проблем
неотложных,
И сколько
вопросов сложных
Решить сейчас
невозможно
Без ваших
светлых головушек!
Сколько
в кровавой гуще —
В фашистском
аду проклятом
Погибло
будущих лучших
Нобелевских
лауреатов!
Рак
еще неистребим
Сегодня
на белом свете,
Он новые жертвы
метит,
Предотвратить
все это
Мог мальчик еврейский,
Рувим,
Что из горящих
руин
Вышел
навстречу смерти
В восставшем
Варшавском Гетто.
Сегодня
на нашей планете
Нет спасенья
от СПИДа,
Его могла б
обезвредить
Еврейская девочка
Этя,
Что в Бабьем Яру
убита.
Магма
земного ядра –
Дар бескорыстный
природы,
Сколько трагедий
и драм
Она принесла
народам!
Трагические
эпопеи
В сказаньях
недоброй славы:
Везувий
залил Помпею
Своей
раскаленной лавой.
Трагедий подобных
бремя
Бытует
и в наше время.
Но друг мой
из детства раннего –
Маленький мальчик,
Изя
Мог превратить
во благо
То,
что делают прахом
Коварной природы
капризы…
Но друг мой
из детства раннего
Истерзанный
и израненный
(О нем
напомню опять я)
В маминых
крепких объятьях
Среди сестричек
и братьев
Покоится
с бабушкой рядом
Во рву
под Кировоградом.
Айсбергами
Антарктики
Мог напоить
пустыни
Азии
и Африки
Маленький мальчик
Пиня,
Но маленький мальчик
Пиня
В самом начале
жизни
Из концлагерей
фашистских,
Из арийского
пекла,
Вырвался
горсткой пепла…
А сколько
великих талантов
Загублено было
при этом –
Артистов
и музыкантов,
Художников
и поэтов!
*
Фашистско-арийская
раса
В еврейской крови –
по колени!
Сколько больших
и разных,
И просто
людей прекрасных
Было
зверски
убито!
Сколько страданий
и пыток!
Какой
колоссальный убыток!
В народе,
в моем поколении!!!
Сегодня в мороз
и в слякоть,
Отмерив
седьмой десяток,
Бродят
сердец половинки –
Войны той кровавой
дети,
Так на земле
и не встретив
Ту половинку
свою –
Ту детскую душу
невинную,
Что ждет их давно
в Раю!
*
Когда
бессонная ночь
Тихо
к рассвету клонится,
И сон
сумел превозмочь
Мутную заводь
бессонницы,
Из Бабьего Яра
под Киевом,
Из рва
под Кировоградом –
Из тысяч
еврейских могильников
От Черного Моря
до Балтики,
Того
сорок первого ада,
Той зверской
фашистской практики,
Из груды земли
и камней,
Той страшной трагедии
вестники,
Молча
приходят ко мне
Мои сестрички
и братики –
Мои
пятилетние сверстники.
Крепко я связан
по сути
С их незавидной
судьбой,
Их я беру
с собой,
Они
мои строгие судьи,
Они
моя
ВЕЧНАЯ БОЛЬ!
